Накасонэ, наморщив лоб, силилась понять чужую речь, поскольку языка почти не знала. Получалось и у неё плохо, но по общим интонациям шиноби приняла на удивление точное решение: изготовилась с нелетальным амулетом и решила действовать в зависимости от развития событий.

По лицу вошедшего мужчины азиатка отлично определила его родственную связь с дочерью — похожи. Очень похожи.

Шу, обладая железной работоспособностью (читай, усидчивой задницей) и непонятной мотивацией, уже понимала наречие Залива достаточно неплохо:

— Мадина, кто этот хмырь? Ты разрешала ему войти? — разумеется, вопрос был задан по-японски.

Ну да, кое-кто никогда не искал не то что лёгких путей, а вообще мест, где какие-то пути могут быть. Просто двигался, куда считал нужным, по своему философскому жизненному Пути, который До. Сквозь буераки в том числе.

СчиталА. ДвигалАСЬ. Она всё же девочка, хотя и регулярно очерчивает себе мужские рамки.

Менталистке стало на мгновение неожиданно тепло: а ведь только трое в этом мире безоговорочно готовы закрывать её собой, не глядя на ситуацию. Далька, Ржевский и Шу.

Приятно.

Потому что даже маман вон, пытается балансировать между дочерью и супругом. Всё подбирает какие-то аргументы и лепечет чушь мужу, не понимая, что волк не слушает блеянья овец, когда голоден.

— Мам, знаешь, я тебя люблю, но ты никогда не могла защитить меня от отца, — выдала Мадина вслух.

Концентрация целителя съедала весь ресурс психики, потому подбирать слова или формулировать мысли точнее не было сил.

Кажется, я уподобилась аль-Футаим, подумала менталистка. Говорю, что думаю и не думаю, что сказать.

— Мадина, доченька! — родительница всплеснула руками, косясь на японок.

На Арисе стоял ментальный блок седьмого-плюс ранга, мозги шиноби были надёжно прикрыты и для Наджиб-родителей по техническим причинам непроницаемы.

Шу пребывала в этом своём дзене и для любого менталиста, незнакомого с ней близко, виделась пустой стеклянной банкой с нулевым содержимым.

А ведь так можно кого-то очень здорово ввести в заблуждение, в этом месте тоже захотелось хихикнуть.

Хамад бин Мухаммад (звать отцом язык не повернулся) на автомате запустил два скана на обеих азиаток. Прочитав странный отклик, не врубился и решил начать с менее опасной, как ему казалось.

Бросив сразу два ментальных принуждения, он обратился к Шу:

— Представься и введи меня в курс дела! — отец последовательно повторил эту фразу и на ломаном русском, здраво рассудив, что прибывшие из Свободной Экономической Зоны тамошним наречием всяко владеют.

Интересно, а когда он успел начать учить язык Ржевского? Видимо, когда она смылась туда посольским порталом: будучи менталистом и сам, папан тоже мог усваивать информацию быстро.

Собирался разыскивать лично? Любит — хотел вернуть в семью?

Норимацу, пребывающая на каких-то лишь ей доступных вершинах самосозерцания, в следующий момент продемонстрировала странный аналог способностей к ментальному сканированию:

— Не обманывайся. Ты сейчас, как всякий достойный ребёнок, готова искать добро в родителях там, где его нет и никогда не было. И объяснять сложными неуместными конструкциями то, что имеет очень простую и примитивную природу. Не лги себе!

Хамад бин Мухаммад по привычке бросил ещё один скан, чтобы вытащить содержание сказанного из головы гостьи, не зная японского — но лишь раскрыл рот.

— Ещё одна попытка такого вот воздействия в мою сторону — и я буду вынуждена себя защищать, — Норимацу-младшая смотрела на мужчину спокойно и где-то умиротворённо.

Она не угрожала, не истерила; добросовестно ставила в известность.

Кажется, за пологом ментальной иллюзии захрюкала от смеха аль-Футаим. Точно сказать было нельзя, потому что двойняшка старательно шифровалась и не хотела раньше времени являть народу своё присутствие.

Через восточный вход, не спросив разрешения, вышли четверо.

— Какого ***? — Мадина мазнула по ним взглядом, стараясь не потерять только что собранную из кусочков концентрацию. — Госпожа Наджиб, кто позволил⁈

Японки могли не сообразить, а объяснять не было времени и возможности.

Во-первых, вошедшим не полагалось знать о том, что у принцессы есть двойник. Поэтому родная мама в их присутствии превращалась в госпожу-жену одного из целителей престола.

Во-вторых, в данный зал, как и в другие места обитания Дальки, право входа строго ограничивалось. Эти точно в список допущенных не входили.

В-третьих и в главных, для подобного отхода от правил нужны причины. Менталистка предполагала, какие — и ей они активно не нравились.

Какая всё-таки умная у меня близнец, подумала она, хмуро глядя на идущих по залу гвардейцев из провинции. Если бы не сидела втихаря за «вуалью», пахан бы, возможно, так не раскрылся бы.

— Мадина, последняя попытка договориться миром! — родитель ускорился и зачастил. — Ты не в курсе, потому что отсутствовала, но вокруг трона сейчас всё расчищено! Далия, дай бог здоровья её матери, усидит. Я знаю, что у вас с ней свои отношения, но насколько хорошо ты контролируешь её мысли⁈

Теперь точно хрюкает, подумала о подруге Наджиб-младшая. Тихо, но наверняка заливается — у принцессы, в принципе, были свои возможности и в таком положении позвать верный персонал с первого этажа.

Что она наверняка по бесшумке сейчас и делает — надо лишь продержаться несколько минут.

На удивление, именно в этот момент упёртый организм русского старикана что-то там про себя решил в нужную сторону. Дед задышал, покраснел и каскадно усвоил всю вливавшуюся в него до сего момента целительскую энергию.

— Это же церковный иерарх! — маман, позабыв о политике, не удержалась от второй профессиональной стези. И принялась вещать под руку. — У них часто встроенные барьеры против чужого воздействия данного плана! — а при чужаках она не стала говорить ни о ментале, ни о целительстве.

Вау, значит мама тоже против этих четверых. Чтобы бы ни задумал пахан, мать не имеет никакого отношения — просто не может пойти против мужа!

Слава тебе, господи, последнюю фразу Наджиб-младшая брякнула по-русски.

— В церковников нельзя лить энергию напрямую! Или через шлюз-переходник, — имелся ввиду специальныей амулет из домашнего арсенала. — Или надо было позвать меня в качестве конвертера!

Шамса бинт Тани без затей бухнулась на колени рядом с дочерью:

— Ого… А как этот барьер был продавлен? — мама заподозрила неладное и наконец бросила на ребёнка очень специфический скан, измерение текущего уровня кровного родственника. — Ой. — Её глаза округлились, а челюсть отвисла.

Мадина использовала приём арсенала Ржевского и тупо накрыла чужой рот рукой. А чё, от крика эффективно.

Святая простота Шу Норимацу, разумеется, не была бы собой, если бы не отреагировала на появление незваных гостей в собственной манере:

— Ваше Величество, правильно ли я понимаю ситуацию? — вау, даже додумалась обратиться правильно, поудивлялась мысленно менталистка.

Не назвала имени, которое сейчас точно говорить не стоит.

— Какую? — Мадина безупречно отыграла Далию, удивляясь, почему не слышит кое-чьего хохота.

Ведь сто процентов заливается там в нише. Она вообще любит такие вот выходы из-за печки.

— Этих людей не должно быть здесь? Этот человек должен спросить разрешения войти? Сейчас попирается закон? — японка похрустела суставами пальцев, разминая кисти. — Я нездешняя, обычаев не знаю. Прошу извинить, если вдруг говорю не то.

— Да нет, ты всё правильно поняла, — Мадина нехотя перестроила на ходу протокол работы.

Маман щедро делилась и силой, и схемами, по которым клетки поражённого организма сейчас усваивали лечение. Принимать помощь не хотелось, даже эту, но иногда целителю приходится поступаться амбициями — когда речь идёт о жизни пациента.

— Я тебе не враг! — зашипела Шамса бинт Тани, абсолютно верно оценившая заминку. — Лечим этого! Между собой разбираться потом будем! — она нервно оглянулась на людей отца.