Третий пункт. Надо достать из подвала любой ценой те реликвии, которые в каменном подклете могли уцелеть (попутно: хорошо, что шляпа и ещё кое-что в банке хранится, в этом месте прямо от сердца отлегло).

Четвёртый пункт, стационарный портал. Разрушенный. Тут всё плохо, потому что есть уже взятые на себя обязательства, мои личные: если не доставлю и не передам туда и обратно товары, что обещал, хоть по методу Шу себе в голову стреляй.

Даже думать не хочется в эту сторону: Слово Ржевского нерушимо.

Кто же вообразить мог, что подлые вандалы на чужой земле транспортные каналы аналогом артиллерийского огня по площадям уничтожать додумаются? Ещё и в центре многомиллионного города?

Суки.

Пятый пункт, ревизия ценностей, переданных мне на хранение членами известной гильдии. Коллегами Самбура. В принципе, здесь можно немножко выдохнуть: вижу, что тот подземный этаж не пойми каким чудом невредим, даже брёвна избы поверху кое-где целы. Я пока туда не залезал, но вижу, что установленные мной предохранительные механизмы на месте: значит, активы ювелиров нетронуты. Хоть что-то в порядке.

Если подумать, несмотря на аврал, для паники оснований ноль. По первым четырём пунктам какие-то варианты выкрутиться возможны, а вот не убереги я чужие золото с бриллиантами — тогда точно или стреляться, или брюхо себе вскрывать (Шу рассказывала, у них чистоту репутации проштрафившийся только так отмыть может).

БАХ! О защитный купол, выставленный Анастасией, расшибается какая-то непонятная клякса. До чего странный спектр — по ощущениям энергия, а на вид на материю похоже.

— Плевок Дракона! — Вяземская резко встревоживается и только что на месте не прыгает (лишь потому, что под артефактным щитом в виде купола не очень-то удобно). — Этого Пчелой Пращника подстрелили! — она указывает пальцем на епископа. — От Пчел моя защита ещё способна прикрыть! Но Плевок Дракона — это уже за гранью! Ржевский, что сейчас делать⁈

Пчела Пращника? Не пуля? Ай, какая разница.

— Могу тебя поцеловать. Ты красивая. — В ответ девушке улыбаюсь так ласково, как только могу. — Для поддержания морального духа и общего тонуса. Заодно вместе прикинем варианты: тесный тактильный контакт способствует сообразительности.

Подумав, для усиления впечатления развожу в стороны руки и романтично вытягиваю губы дудочкой. Затем воодушевляюще чмокаю в воздухе несколько раз.

— Совсем тронулся⁈

И чего так ерепениться? Где-то даже обидно.

— Ну и тьху на тебя. Бессердечная ты зануда, — спокойно парирую досадную инсинуацию. — Ни тебе юмора, ни жизненного позитива. Анастасия, с подобным настроем ты в жизни многого не добьёшься! — добавляю назидательно.

А чё, вдруг задумается. Может и согласится сейчас кое на что, чем чёрт не шутит: в спальном мешке, например, устремления и энтузиазм у нас с ней абсолютно взаимными были.

Глаза мечтательно закатываются против воли, а руки с растопыренными пальцами сами тянутся к Настеньке.

— Ржевский. Я сейчас выйду из себя и ты очень пожалеешь, — собеседница на ровном месте багровеет и принимается сверлить меня взглядом с короткой дистанции.

Ещё слова цедит сквозь зубы никак не дружелюбно.

Они с Наджиб сговорились, что ли? На вид — до невозможности разные, а вот замашки… надо будет проанализировать надосуге. Как-то одинаковы, что ли?

— Ну хочешь, как вариант за попу ущипну? — вздохнув от досады на чужую чёрствость, предлагаю в качестве альтернативы. — И ты мозгами отвлечёшься, и мне приятно. А тебе как женщине сразу следом за мной приятно станет! Наверное.

Анастасия угрюмо молчит, опуская голову ниже и странно разглядывая меня исподлобья.

— Так как женщине всегда приятно, когда мужчине с ней хорошо! — тороплюсь ответить на, надеюсь, её невысказанный вопрос, потому что взгляд полицейской мне всё больше не нравится.

— Точно? — уточняет она внешне нейтрально, хотя на самом деле явно что-то задумала.

— Это повышает твою самооценку и, как следствие, твоё место в иерархии сексуальной привлекательности! — искренность, искренность и ещё раз искренность.

Главное в таких случаях — говорить как можно увереннее.

— В какой, говоришь, иерархии? — а вот теперь она становится не по-хорошему спокойной и зачем-то лезет в нагрудный планшет. — А ну, повтори? А то я не расслышала.

И подходит ближе, вплотную практически.

— Ой, мне твои глаза не внушают, — движимый интуицией, отступаю на шаг и лихорадочно оглядываюсь по сторонам. — И вообще, не отвлекай меня! Дел куча! — непоследовательно добавляю, уж больно настрой у кое-кого становится тяжёлый.

Был бы или я чуть более чувствительным, или предшественник на моём месте — впору приниматься бояться одной очень близко знакомой полицейской сильнее, чем этого недоделанного плазмо-гана, из которого кто-то только что в нашу прозрачную полусферу ещё один выстрел с полуторакилометровой дистанции безошибочно залепил.

— А ну, иди ко мне! — умная, добрая, красивая и темпераментная девушка, с которой мне однажды было так хорошо где-то в лесах по пьянке (даже имя отпечаталось в подсознании!), неожиданно превращается в злобную фурию.

Кое-какие расовые бусты под обстрелом у меня уже автоматически активировались, потому, уклонившись от её широкого замаха, на всякий случай рыбкой покидаю ставший таким негостеприимным артефактный щит и качусь по траве в сторону.

Заодно кое-какую версию проверю.

Артефакторша очень хочет последовать за мной, вот прям по лицу видно, но нерешительно останавливается перед разделительным барьером:

— Достал! Вернись по-хорошему, тогда не так больно будет!

БАХ! Ещё один заряд непонятной плазмы растекается кляксой по куполу.

— Или пристрелят, дурак! — а ведь она, кажется, за меня волнуется.

Приятно.

— Настя, они попа добить хотят, — прогибом из горизонтального положения прыгаю в вертикальное, чтобы не тратить времени. — Я проверил, что хотел. Мотать нам отсюда надо.

Если бы стрелок ахнул сейчас по мне, это бы значило, что цель — я, прочее — антураж и средства. Священник-бомжара в том числе.

Но неведомый тип, с достаточно серьёзной дистанции палящий весьма нестабильной магической фигнёй едва ли не точнее, чем я неважно из чего твёрдой пулей, продолжил колупать магический щит.

Настя, погнавшись за мной, с епископом оказалась в разных концах полусферы. Прилетело в тот конец, где лежал дед, а не в этот, где Настя.

Значит, бьют персонально по церковнику.

Меня посещает внезапная догадка. Бросаюсь опрометью обратно и переворачиваю старика, чтобы исследовать раневой канал.

— Н-на! — Вяземская непонятно с каких кочерыжек из относительно понятной фурии превращается вообще в кого-то непонятного.

— Ты чё, ума лишилась⁈ — не оборачиваясь в её сторону, на корточках потираю затылок, по которому она заехала то ли кулаком, то ли каким-то амулетом. — Блин, в него не пулей стреляли, — констатирую с досадой через мгновение. — Ты права.

Я по запаре мимо ушей пропустил — на её формы излишне отвлёкся, а сейчас обозреваю хорошую такую проплешину у деда в брюхе. Как от зажигательного боеприпаса, которым по живой силе работать — лотерея с весьма невнятными перспективами.

Однако же часть организма вплоть до внутренностей у церковного иерарха как корова языком слизала. Интересно, в Заливе смогут восстановить? Или зря я про арфу и райские кущи острил пять минут назад?

Надеюсь, это не я накаркал.

— Ржевский! Ты дурак⁈ Ещё пара выстрелов — и нам труба! Щит схлопнется! Что делать⁈

Вместо ответа сгребаю Александра на плечо и, бросив «За мной!», рваными зигзагами бросаюсь под прикрытие кучи валунов. Это я удачно их в своё время сложил горкой, когда чистил в первый вечер весь участок.

Тогда ещё Шу ходила вся такая в полосочках, которые она называет купальником. И я тогда думал, что…

Эх-х. Не время, командую себе мысленно. Затем решительно взнуздываю неуправляемый табун мыслей, который норовит сорваться не пойми куда, ещё и в крайне неподходящий момент.